Однажды я поехал в деревню Борки. Мне туда надо было по делу.
От станции до этой деревни было не так много. Может быть, километра три. Но пешком я идти не рискнул. Весенняя грязь буквально доходила до колена.
Возле самой станции, у кооператива, стояла крестьянская подвода. Немолодой мужик в зимней шапке возился около лошади.
— А что, дядя, — спросил я, — не подвезешь ли меня до Борок?
— Подвезти можно, — сказал мужик, — только даром мне нет расчету тебя подвозить. Рублишко надо мне с тебя взять, милый человек. Дюже дорога трудная. Воды много.
Я сел в телегу, и мы тронулись.
Дорога действительно была аховая. Казалось, дорога была в свое время специально устроена с тем тонким расчетом, чтобы вся весенняя дрянь со всех окрестных полей стекала именно сюда. Жидкая грязь покрывала почти полное колесо.
— Грязь-то какая, — сказал я.
— Воды, конечно, много, — равнодушно ответил мужик.
Он сидел на передке, свесив вниз ноги, и непрестанно цокал на лошадь языком.
Между прочим, цокал он языком абсолютно всю дорогу. И только когда переставал цокать хоть на минуту, лошадь поводила назад ушами и добродушно останавливалась.
Мы отъехали шагов сто, как вдруг позади нас, у кооператива, раздался истошный бабий крик.
И какая-то баба в сером платке, сильно размахивая руками и ругаясь на чем свет стоит, торопливо шла за телегой, с трудом передвигая ноги в жидкой грязи.
— Ты что ж это, бродяга! — кричала баба, доходя в некоторых словах до полного визгу. — Ты кого ж посадил-то, черт рваный? Обормот, горе твое луковое!
Мой мужик оглянулся назад и усмехнулся в бороденку.
— Ах, паразит-баба, — сказал он с улыбкой, — кроетто как!
— А чего она? — спросил я.
— А пес ее знает, — сказал мужик, сморкаясь. — Не иначе как тоже в телегу ладит. Неохота ей, должно статься, по грязи хлюпать.
— Так пущай сядет, — сказал я.
— Троих не можно увезти, — ответил мужик, — дюже дорога трудная.
Баба, подобрав юбки чуть ли не до живота, нажимала все быстрее, однако по такой грязи догнать нас было трудновато.
— А ты что, с ней уговорился, что ли? — спросил я.
— Зачем уговорился? — ответил мужик. — Жена это мне. Что мне с ней зря уговариваться?
— Да что ты?! Жена? — удивился я. — Зачем же ты ее взял-то?
— Да увязалась баба. Именинница она, видишь, у меня сегодня. За покупками мы выехали. В кооператив… Эвон, гляди, как нажимает. Ай, ей-богу, смехота…
Мне, городскому человеку, ужасно как стало неловко ехать в телеге, тем более что именинница крыла теперь все громче и громче и меня, и моих родных, и своего полупочтенного супруга.
Я подал мужику рубль, спрыгнул с телеги и сказал:
— Пущай баба сядет. Я пройдусь.
Мужик взял рубль и, не снимая с головы шапки, засунул его куда-то под волосы.
Однако свою именинницу он не стал ждать. Он снова зацокал языком и двинул дальше.
Я мужественно шагал рядом, держась за телегу рукой, потом спросил:
— Ну, что ж не сажаешь-то?
Мужик тяжело вздохнул:
— Дорога дюже тяжелая. Не можно сажать сейчас". Да ничего ей, бабе-то. Она у меня, дьявол, двужильная.
Я снова на ходу влез в телегу и доехал до самой деревни.
И, может быть, тут-то и лежала одна из крупнейших неудач российской жизни.
По дороге мужик сказал:
— Я, видишь ли, собственно, лошадь жалею. Тем более мы не в колхозе. А мы — единоличники. А то я бабу обязательно бы посадил. На казенную лошадь. А эту я берегу. Тем более баба у меня может ходить сколько угодно. По самым худым дорогам.
Я говорю мужику:
— Все-таки она именинница. Надо было бы ее уважить.
— Дома я ее непременно уважу, — сказал мужик. — Но тут дорога тяжелая, и ты еще влез.
Через полчаса мы приехали.
Мужик сказал:
— Дорога дюже тяжелая, вот что я скажу. За такую дорогу надо трояк брать с вас, городских. Кажется, видел, — я бабу не посадил — до чего тяжелый путь.
Я говорю:
— Против цены не спорю.
И стал с ним расплачиваться.
А когда расплатился, вдруг подошла именинница. Пот катил с нее градом. Она одернула свои юбки и, не глядя на супруга, сказала:
— Выгружать, что ли?
— Конечно, выгружать, — сказал мужик, — не до лету лежать товару.
Именинница подошла к телеге и стала выгружать покупки, унося их в дом.
Я подарил имениннице пять целковых и с расстроенной душой пошел по своим делам.
А когда возвращался обратно в город, то думал о деревенской жизни. И о таких нравах, которые даже и не записаны в литературе.
Вот, дорогие друзья, какого сорта бывают неудачи. Хорошо, что они сменяются удачами.
И как это, правда, хорошо и вполне удачно, что теперешняя перемена в деревне как раз ударила по таким мужьям, у которых такие именинницы. И ударила по такому быту, который мы развернули перед вами всего лишь на одной страничке.
И мы теперь имеем превеликую надежду, что там вскоре рассыплется в прах весь, как говорится, дурацкий строй старой деревенской жизни.
И, может быть, тут-то и лежала одна из крупнейших неудач российской жизни.
Так что вот вам пример неудачи, который нам с вами говорит о нужных переменах.
Теперь, друзья, не угодно ли махнуть с нами в город. Там с нами случилась маленькая неудача. И мы, так сказать, для смеха хотим вам о ней рассказать.